четверг, 18 октября 2007 г.

В итальянском фильме «Ромео и Джульетта» — базар, фрукты, во время драки валятся выставленные продавцами бананы или что-то в этом роде.
Масса народу, площади, парки, лестницы, плющ и цветы, внутренность храмов, праздничные залы, спальни, узкие улочки, пригородные поля и т. д. и т. п.
Капулетти и Монтекки — только какая-то часть города. И вражда их начинает казаться уже не такой страшной.
Просто одна компания каких-то молодых людей задирает другую компанию.
В пьесе же, то ли из-за специфики театрального материала, то ли оттого, что Шекспир сознательно именно так и хотел, ничего другого нет, кроме Монтекки и Капулетти. Будто весь город — это две части, противостоящие друг другу: что не Монтекки, то Капулетти, что не Капулетти, то Монтекки — и никаких других зрительных и слуховых впечатлений.
Не особенность ли это театра вообще — все подавать несколько более обобщенно, может быть, даже абстрагиро-ванно, философично? Есть вражда, есть Ромео Монтекки, полюбивший Джульетту Капулетти, и есть по этому поводу не просто очень жизненная сюжетная разработка, но анализ, существо, извлечение какого-то смыслового корня, философии. А шекспировский фон совсем не означает безбрежности окружения. Точно найденный могильщик в «Гамлете» или великолепный по точному соотношению с главным слуга Петр в «Ромео и Джульетте» — вот истинный шекспировский фон, способный затмить натуральную массовку рынка или достоверное многолюдье бала. Петр должен быть вылеплен рядом с Капулетти и Кормилицей, а не затеряться в толпе.

Комментариев нет: